«...И на сем камени созижду Церковь Мою»

Когда папа Франциск I объявил 2016 год Святым, в Рим потянулись паломники из разных городов и стран. Основная масса их использовала, конечно же, современные виды передвижения, но были и те, кто отправлялся в путь пешком, как в старину, с сумой и посохом. Выезжая из дома в сторону города, я наблюдала иной раз за тем, как эти смелые люди упорно стирали себе ноги, чтобы попасть по древней Фламиниевой дороге к базилике апостола. Когда они проходили наш перекресток, по левую руку их взорам открывались долины, за которыми на горизонте можно было различить очертания Вечного города и самого крупного из его куполов. Кто-то из идущих однажды спросил у меня, нельзя ли срезать немного и полем добраться до Ватикана — таким близким и манящим казался усталому путнику его силуэт. В действительности паломника от Рима отделяло не одно лишь поле, а бескрайние поля, дороги, кварталы, мосты через Тибр, которые и на машине быстро не преодолеешь. А базилику видно почти отовсюду. Как много столетий назад, так и теперь гигантский купол Микеланджело приветствует из своего туманного далека путников, направляющихся в Рим, и служит для них путеводной звездой.

Только представьте себя на их месте! Представьте, как вы, почти обессилев к концу пути, различаете в легкой дымке сначала лишь силуэты домов, потом бредете по окраинам, видите затянутую утренней пеленой реку, а когда замечаете городские ворота, приходит второе дыхание, и вы ускоряете шаг. Наконец-то для вас заманчиво журчат фонтаны, переливается на раннем солнце натертая миллионами сандалий брусчатка, открываются веером римские улицы, и вы выходите на финишный отрезок пути — вдоль берега по тесным переулкам, через площади, где шумная толпа вовлекает вас в свой вечный многоликий карнавал, по тенистой набережной под раскидистыми высокими платанами и дальше через мост. Стоя на мосту в окружении ангелов, вы замечаете, что огромный купол сияет уже совсем близко, и неудержимо хочется ухватить его за маковку. Но и это впечатление обманчиво — вас от него еще отделяет прямая и длинная Виа делла Кончильяционе (Via della Conciliazione). Нужно собрать всю оставшуюся волю в кулак и пройти путь до конца, чтобы в финале оказаться лицом к лицу с Ее Величеством базиликой Петра.

Необходимо перевести дух, чтобы ступить на просторную площадь не спеша, с должным почтением, проникшись торжественностью момента. Чувствуете, как обнимает вас высокая березовая роща колоннады, рожденная фантазией кудесника Бернини, как прижимает крепко к своему сердцу? Утром и днем здесь не бывает пустынно. За броуновским движением людей по площади наблюдает гранитный великан обелиск, немой свидетель трагических, печальных, торжественных и радостных событий, произошедших на ватиканской земле за последние два тысячелетия. Тень от него, точно огромная стрелка вечных часов, скользит по залитому солнцем циферблату и неустанно и безотказно выписывает круги вокруг собственной оси со времен распятия апостола до нашего с вами здесь появления. По обе стороны от собора — статуи покровителей Рима. Склонил в размышлениях голову Петр, развернул, как от внезапного удивления, свой могучий торс Павел — святые защитники Вечного города приглашают нас в храм, и мы взлетаем по широким травертиновым ступеням и устремляемся к портику, где под сенью гигантских колонн, арок и золотых сводов бурлит людской поток у входа в святая святых Римской католической церкви.

Тут необходимо снова остановиться. Как бы ни впечатляли все двери, ведущие в церковь, но средние врата настолько царственны, что мы должны замереть пред ними хоть на несколько минут. Они видели еще базилику императора Константина, простоявшую на месте нынешней больше тысячи лет. Их автором был Филарет, мастер, руки которого помнили волшебные створки флорентийского баптистерия, где он учился у Гиберти своему сложному ремеслу. Они появились на свет менее чем за сто лет до начала знаменитой эпопеи со сломом старой церкви и созданием той, что мы видим сейчас, самой величественной и крупной на планете, а на эти многотонные, украшенные замысловатым узором врата не поднялась рука мастеров Ренессанса, когда трещали по швам могучие стены и менялся облик храма над могилой апостола. Затейливые изгибы аканта, сценки из овидиевых «Метаморфоз», звери, люди, венценосцы и, конечно же, волчица с близнецами — все это служит изысканным обрамлением к главным сюжетам. Центральные разделы бронзовой двери посвящены Иисусу, Мадонне, святым Павлу и Петру (Петр протягивает ключи заказчику этого шедевра — папе Евгению IV) и двум многолюдным сценам с мученичествами обоих апостолов.

Темные, как южная ночь, бронзовые врата с замысловатыми барельефами — это не только парадный вход в храм Апостола Петра, но и окно в Рим античный и времен Ренессанса, из которого открывается вид на бурлящий полноводный Тибр, на пирамиды (их раньше в городе было две, а одна из них, Мета Ромули, высилась во времена Филарета как раз неподалеку от базилики), на странное круглое сооружение времен Нерона с загадочным названием Теребинтус. Возможно, это был мавзолей. Его описывали в Средние века, но мы сейчас уже не знаем ни его точного расположения, ни посвящения. К тому же, створки ворот — это и знакомство с самим автором шедевра. Нет, речь идет не о подписи, а точнее, не только о ней. В декоративных деталях ощущается гордость за содеянное — Филарет упоминает о себе трижды. «Творение Антония из Флоренции» (Филарет это прозвище или псевдоним, полное имя автора — Антонио Аверулино) пишет он на изображении мученичества св. Павла, в гирлянду из аканта, где можно различить бюсты императоров, вносит собственный профиль, а в одной из миниатюрных сценок изображает себя приплясывающим с компасом в руке в компании веселящихся и пьющих вино учеников. Что это? Праздник по случаю долгожданного завершения работ или будни флорентийских художников в Риме?

Врата Филарета пред нами не отворят. Что ж, зайдем через соседние, более современные, но все равно прекрасные. Внутри базилики у нас перехватит дыхание от ее размеров, богатства, обилия ценных сортов мрамора, бронзы и позолоты. Но чтобы наш глаз привык к величию и блеску, начнем продвигаться к главному алтарю лилипутскими шажками, останавливаясь у надгробий и заглядывая в капеллы. Справа от входа всегда толпится народ. Именно здесь, подобно облаку, примостившемуся на нерушимой тверди собора, в резком контрасте с ним, сияет изящная Пьета. Отличная от всех творений Буонарроти, хрупкая, пронизанная безмерной печалью, она не вяжется с убранством базилики. Она старше большинства гробниц в соборе Св. Петра, и была создана молодым и амбициозным Микеланджело еще в последние годы 15-го столетия, когда он впервые сделал попытку покорить Рим. И покорил — если не весь Рим, то как минимум сердца тех, кто был чувствителен к прекрасному. А чтобы о нем не забыли, высек на податливой в руках умельца поверхности каррарского мрамора свое имя. Это единственный автограф, который он оставил на собственном произведении — в те годы не подобало художникам подписывать работы.

Мария держит на коленях безжизненное тело Иисуса, точно укачивает младенца. Ее юное чистое лицо задумчиво, но не искажено страданием, кажется, что к юной груди Мадонны, проступающей из-под мягких складок ткани, вот-вот прижмется новорожденный. Что это? Воспоминания о прошлом над истерзанным телом сына, когда горе так велико, что нет места ни слезам, ни стенаниям? Или это предчувствия юной женщины, готовящейся стать матерью, щемящая боль в ее сердце, предвестник грядущих невосполнимых утрат? Энигму первого римского шедевра Микеланджело каждый раскрывает по-своему, и именно в этом состоит ее притягательная сила. Гениальный создатель Пьеты, мыслитель и поэт, ведет с нами непрерывный диалог уже более пятисот лет.

Человек из другого столетия, странник былых времен, влюбленный в искусство, на нашем месте постоял бы у первого придела и вышел из церкви, чтобы удержать в душе хоть ненадолго то пронзительное чувство, которым одарила его Пьета. Но мы живем в суматошную эпоху, когда не только размышлять, но и предаваться чувствам нужно очень быстро. Поэтому продолжим наш путь под сводами храма, где больше нет места сдержанным эмоциям Ренессанса. Базилика с ее роскошным убранством скорее напоминает королевский театр, в котором под торжественные звуки фанфар могло бы разыграться сказочное представление. Во многом это заслуга того скульптора и архитектора, которого уже в детстве начали сравнивать с Микеланджело. Титанический труд Бернини и полстолетия, отданные Ватикану, в какой-то мере уравнивают его со знаменитым предшественником, хоть принадлежность к разным поколениям и несхожесть характеров могли бы отдалить этих двух гигантов. Но в Ватикане один дополняет другого. Как бы смотрелись идеальные пропорции купола, задуманного Буонарроти, если бы после смерти мастера в базилику не просочился порывистый ветер зарождающегося барокко? Мы бы сейчас дивились гармоничной, но лишенной драгоценных и слегка легкомысленных деталей архитектуре, а в подкупольном пространстве не парила бы с виду ажурная, а на деле многотонная сень над папским алтарем.

С сени, или, другими словами, балдахина, началась карьера Бернини в качестве главного и незаменимого руководителя этой огромной строительной площадки, в те годы, когда перед мастерами и заказчиками забрезжила, наконец, надежда на завершение их детища. Длина человеческой жизни была несоизмеримо мала по отношению к объему как проделанных, так и предстоявших еще работ, но архитектору посчастливилось прожить до 82 лет и увидеть базилику почти в том же блеске, какой мы лицезреем сейчас, хотя, как живой организм, она меняется и в наше время. Когда мы направимся от Пьеты вдаль по правому нефу, наш глаз не раз остановится на шедеврах разных веков. В капелле Святого Таинства, где за тяжелыми гардинами всегда молятся верующие и где нельзя прогуливаться и разговаривать, торжествует не только остия — символ христианской веры, но и римское барокко. На ее создании встретились три гиганта той эпохи, но золотое убранство, рожденное фантазией Бернини, визуально затмевает значительно более сдержанную «Троицу», алтарное полотно Пьетро да Кортона, и ажурную с изысканными деталями решетку Франческо Борромини.

Кроме «Троицы» и пары византийских икон, живописных работ в базилике не встретишь, есть только мозаичные. При всей своей барочной театральности, Сан Пьетро — это абсолютная твердь, в которой нет места для не столь долговечной живописи. Когда-то здесь можно было увидеть картины, но уже в XVII веке изобрели смесь для изготовления матовой смальты, при помощи которой мозаичники начали создавать почти точные копии с творений великих мастеров. Старая блестящая смальта для этого была непригодна, потому что яркие блики на ней не позволяли мастерам приблизиться к эффекту, производимому живописью, а более матовая поверхность могла создать иллюзию темперы или масла. Картины, предназначавшиеся для базилики, сменили свои адреса, и на их месте появились значительно более долговечные полотна, настолько близкие к оригиналам, что, лишь вплотную приблизившись, можно различить несметное количество мельчайших кусочков смальты, искусно подобранных по цвету и тонко передающих все тональные переходы.

В мощнейший пилястр, поддерживающий знаменитый куполоне, в тот, что посвящен копью св. Лонгина, встроено огромное мозаичное полотно с работы Доменикино «Причастие святого Иеронима». Это одна из наиболее правдивых копий, которую удалось создать работникам папской мастерской. Оригинал тоже находится в Ватикане, но не в соборе, а в Пинакотеке, построенной в 1930-е годы как раз для того, чтобы живопись и наиболее ценные гобелены хранились в специальном сухом и правильно освещенном помещении. Если у вас хватит сил и времени, сравните некоторые из произведений, обретших в базилике свою вторую жизнь, с их прародителями. Абсолютный шедевр, вышедший из-под рук мозаичников в 1767 году, хранится под противоположным пилястром — работа Рафаэля «Преображение» выложена из смальты так искусно, что глаз скользит по ней, не замечая неровностей и стыков, проникая в ее глубины и улавливая то, что трудно рассмотреть на оригинале. Сама картина, тоже экспонат Пинакотеки, удалена от зрителя, и лишь бинокль помог бы нам вглядеться получше в детали последнего произведения князя живописцев. А если бинокля нет, можно выбрать и другой путь сближения с Рафаэлем — посетить собор и изучить внимательно копию, выполненную волшебниками мозаичного ремесла. Причем любопытно то, что они не работали напрямую с шедеврами такого уровня, а руководствовались в свою очередь максимально достоверными копиями.

Солнечный свет золотит бронзовую сень над папским алтарем и мрамор базилики в любую погоду. Проникающие из окна лучи преломляются в витраже из древнего кальцита и обретают тот неповторимый оттенок, который можно сравнить лишь с божественным сиянием, а в нем беспечно купается невесомая белая голубка. Тяжелые золотые кудри облаков и радостный хоровод ангелов расступились, чтобы дать небесному свету пролиться на всех тех, кто пришел поклониться апостолу. Бернини сотворил это блестящее нагромождение облаков, дабы тяжелая бронзовая кафедра св. Петра воспарила над землей, подобно легкому голубиному перышку. И она парит. Лишь по бокам ее поддерживают, как в триумфальном шествии, четыре могучих старика — ученые мужи христианства, свв. Амвросий, Августин, Афанасий Великий и Иоанн Златоуст. Эта кафедра — позолоченный сказочный трон — была призвана содержать внутри себя значительно более скромное деревянное кресло, которое считали истиной кафедрой св. Петра. Хоть миф о столь важном предназначении кресла был давно развенчан, но драгоценный футляр, рожденный искрометной фантазией и непревзойденным сценографическим талантом Бернини, по сей день создает эффект присутствия апостола в соборе, носящем его имя.

Куда бы мы ни бросили свой взор, повсюду ощущается прикосновение легкой руки Бернини: и в развевающихся по ветру одеждах св. Лонгина, и в изящных балкончиках с витыми колоннами на каждом пилястре, и в многоцветии мраморных полов, и в богатстве драпировки на гробнице Александра VII... Но базилика живет, она продолжает меняться, и на смену одним мастерам приходят другие. К концу XVIII века ее озарила еще одна яркая звезда — непоколебимый в своем преклонении перед античностью Антонио Канова. Когда он появился в Риме, Сан Пьетро был давно уже освящен, действовал и принимал в своих стенах не только верующих паломников, но и туристов со всего мира. Интерьер его нет-нет да и менялся — появлялись новые монументальные надгробия пап и знаменитостей, достойных столь важного захоронения. В трансепте по правую руку от главного алтаря, там, где священники принимают исповедь, красуется большое светлое сооружение — памятник Клименту XIII работы Кановы, одно из лучших произведений талантливого мастера. Это гармоничная трехуровневая композиция с коленопреклоненным папой на вершине. В центре — кенотафий в виде античного саркофага с именем понтифика. У основания — строгая женская фигура, олицетворение Религии, прекрасный и печальный гений смерти с угасшим факелом и два царственных, кажущихся живыми пышногривых льва. В фигуре гения смерти мы угадываем черты Аполлона Бельведерского, который с первой минуты взбудоражил воображение молодого амбициозного скульптора, приехавшего покорять Рим. Что же касается львов, итальянский журналист и палеонтолог Альберто Анджела пишет, что для достоверности изображения этого животного мастеру пришлось побывать в Неаполе, где в королевских садах жил настоящий царь зверей. Открытие этого памятника в 1792 году стало истинным триумфом для автора, а современники назвали его «новым Фидием».

Покидая базилику, не забудьте бросить ваш взор в сторону белой мраморной стелы под последним пилястром. На ней начертаны имена Стюартов, последних представителей королевского семейства, в венах которых текла голубая шотландская кровь. Эта строгая белоснежная пирамида работы все того же Кановы казалась бы не столь приметной, если бы не два чувственных ангела, склонившихся у входа в гробницу. Неотразимые привратники, застывшие в вечной печали на пороге загробного мира, незамедлительно притягивают взгляд проходящего, точно отдавая молчаливый приказ остановиться. И мы понимаем: граница между жизнью и смертью эфемерна, прекрасное бессмертно. Обнаженная красота ангелов сразу повергла в шок священнослужителей, и они поспешили прикрыть их провокационные изгибы неуместными гипсовыми накидками. К счастью, ненадолго. В скором времени пришло осознание того, что кощунственней выглядела их сверхцеломудренная выходка по отношению к бессмертному искусству, чем два безупречных юношеских тела под сводами базилики. Стендаль застал ангелов снова обнаженными и любовался ими по несколько часов к ряду, благо в те времена напротив гробницы стояла скамейка, где можно было удобно устроиться и затаив дыхание просидеть до позднего вечера, пока из церкви не уйдет последний прихожанин.

Разве не символично начать знакомство с храмом с ворот Филарета, отлитых в XV веке, а покинуть его через врата Джакомо Манцу, одного из важнейших итальянских художников 20-го столетия. Тему смерти для своего произведения выбрал сам автор. Он точно продолжает разговор, начатый Кановой. Манцу получил заказ на создание бронзовой двери, посвященной триумфу святых и мучеников христианской церкви. Будучи приверженцем коммунистических взглядов и убежденным атеистом, он долгое время не мог родить свой проект. В творческих муках скульптор провел более 15 лет. За это время он сблизился с папой Иоанном XХIII, которого в консервативных кругах называли «Красным папой». Оба они были родом из Бергамо, родились в очень простых и бедных семьях, что, возможно, и объединяло эту необычную пару — художника и понтифика. В результате их встреч и долгих бесед родилась новая тема для ворот Сан Пьетро — Смерть. Иоанн в те годы был самым пожилым главой государства на планете и вряд ли мог не думать о близкой кончине, когда ему перевалило за 80, а для художника поэтика смерти тоже казалась намного более волнующей, чем тема святости. Манцу еще не знал и вряд ли мог предположить, что его собеседник со временем будет канонизирован — это произошло лишь 2014 году, когда автора «Врат смерти» самого не было в живых. В далекие шестидесятые он решил посвятить их своему другу-папе, и теперь, по иронии судьбы, их сюжет соответствует заданной когда-то теме. Иоанн XХIII скончался в 1963 году, в 1964 Манцу закончил свое произведение, и базилика обрела пятую дверь, которую многие считают самой красивой.

Барельефы на створках повествуют о переходе в другую жизнь: умирает Иисус, умирают ветхозаветные герои, христианские святые, простые смертные и угасает все живое. Как убежденный пацифист, Манцу не преминул напомнить об ужасах насильственной смерти и в одной из сцен изобразил гибель партизана. «Меня называют марксистом. Это не верно. Я даже никогда не состоял в коммунистической партии. Но я чувствую себя коммунистом в том смысле, что мне очень дороги понятия о братстве и мире. Разделять левые взгляды — для меня скорее человеческий выбор, чем политический», — говорил скульптор. Иоанну XХIII посвящена сцена Второго Ватиканского собора, самого многонационального и мультиэтнического в истории церкви, когда священнослужители и верующие разных стран и конфессий открыли свои сердца для постижения реалий современного мира. А после смерти папы Иоанна Манцу поместил его коленопреклоненную фигуру на правую створку «Врат смерти», как бы отдавая дань тому же Канове и всем своим прославленным предшественникам, чьими руками на протяжении многих веков создавался самый грандиозный и величественный храм на земле.

На полпути к небесам

Лето. В Риме уже давно стоит адская жара, плавящая брусчатку и испепеляющая мозг. Хочется залезть в холодильник и не выходить оттуда до первых холодов. Но мы же с вами находимся в Италии, где все поправимо. Предлагаю вам сегодня бежать из города, пересечь границу региона Лацио и отправиться в горы, туда, где на полпути к небесам царит прохлада, посверкивают остатки не растаявшего до конца льда, распускаются весенние скромные цветы, по долинам гуляет прохладный и сухой ветерок и лениво пожевывают сочную траву стада диких и домашних копытных. Где-то через полчаса езды по автостраде в сторону Адриатики окрестный пейзаж меняется, дорога становится все более извилистой, а температура на дисплее машины безудержно падает. Это означает, что мы оставили за спиной живописные холмы римской кампаньи и уже бороздим просторы не менее живописного региона Абруццо с его скалистыми вершинами, быстрыми ледяными речками и солнечными изумрудными лугами, усыпанными пушистыми хлопьями овечьих отар.

Как только мы свернем с автострады в сторону Кампо Императоре (на русском это название звучало бы как «Императорское поле»), вы тут же подвергнетесь множеству искушений, в первую очередь гастрономических. Un bicchiere di vino con un panino… как пелось в песенке о счастье. Грубый деревенский хлеб с кровяной колбасой, с твердым овечьим сыром и с рубиновым, как артериальная кровь, Монтепульчано — это только начало. Очень скоро до ваших рецепторов долетит тонкая струйка знакомого с детства шашлычного аромата. Все необходимое для повышения гемоглобина к вашим услугам. Абруццезские арростичини (arrosticini) нельзя назвать настоящим шашлыком — это просто свежайшие кусочки баранины, нанизанные на длинную деревянную палочку, без специй, без отвлекающих ароматов и изысков, просто хорошее, мягкое и сочное мясо с запахом костра. Но не следуйте сразу зову своих рецепторов, подождите хотя бы до обеда. Горный воздух сделает свое дело, и эти ароматы вам покажутся еще более привлекательными, когда вы закончите ваше восхождение и спуститесь в долину.

А теперь вперед — навстречу не взятым еще вершинам! Асфальтированная дорога, с которой открываются такие виды, что хочется вылезти из машины и громко закричать, чтобы бесконечно много раз отозвалось далекое эхо, приведет нас к просторному плоскогорью, откуда продолжить путь можно только пешком. На этой площадке, вдоль которой тоненькая человеческая цепочка тянется в сторону главного хребта Гран-Сассо (Gran Sasso) — Корно-Гранде (Corno Grande),посверкивают яйцевидные купола маленькой обсерватории, уже издалека бросается в глаза красное, лишенное архитектурных изысков и фантазии здание, весьма нехарактерное для горной местности. Это гостиница, стены которой помнят не только любителей горного отдыха, но и того, кто стал их узником в далеком 1943 году. Заключенным красного отеля в горах был смещенный и лишенный всех полномочий Бенито Муссолини, когда от него отвернулись почти все, даже самые близкие люди, и по приказу короля он под большим секретом был доставлен из Рима сначала на остров Понца, потом на Маддалену, и в конце концов на это труднодоступное плоскогорье, откуда выбраться незамеченным, казалось, невозможно. Даже сам дуче в то время не рассчитывал на быстрое освобождение и чью-то помощь. Но на свободе у него был один верный друг, Адольф Гитлер, считавший Муссолини своим учителем.

Его доставили по канатной дороге на плато, где находился отель. С этого плато (2134 м над уровнем моря) открывался вид на горные вершины и на 2896-метровый Корно-Гранде — самый высокий пик Гран-Сассо и Апеннин. «Это высочайшая тюрьма в мире», — сказал он одному из своих охранников. А охранников с ним было около 200 человек. Летний сезон подходил к концу, но холода еще не наступили. Ему было разрешено совершать короткие прогулки. Дуче не знал, что с ним произойдет дальше, и, скорее всего, представлял, что в недалеком будущем его убьют, но тем временем радовался тому, что условия жизни в отеле были неплохими, номер 201 был вполне комфортабельным и окрестный пейзаж великолепен. Правда, перемолвиться словом было особо не с кем, кроме как с полицейскими, карабинерами и обслуживающим персоналом. Всех жителей заблаговременно вывезли отсюда, поэтому Муссолини ничего не оставалось делать, кроме как болтаться без дела, ходить по горам и наблюдать за пасущимися стадами.

В то время как дуче дышал горным воздухом, фюрер разрабатывал сложный план его освобождения, в котором опирался на слаженную команду во главе с Отто Скорцене, специалистом по разведывательным операциям в тылу противника, диверсантом с огромным стажем, и генерал-лейтенантом Куртом Штудентом, командующим воздушно-десантными войсками. Для начала дуче надо было найти.Слухи ходили разные о месте его пребывания. Благодаря прослушиваниям и отрывочно собранным сведениям удалось локализовать Муссолини, а после нескольких рискованных вылазок у команды начал вырисовываться некоторый план действий. Было решено использовать небольшие планеры, так как обычные самолеты не подходили из-за отсутствия на Гран-Сассо надлежащей взлетно-посадочной полосы. Залогом успеха должны были стать эффект неожиданности и молниеносное исполнение. Операция по освобождению началась 12 сентября 1943 года. Две роты учебного парашютного батальона захватили станцию канатной дороги, ведущей к отелю, и перерезали все телефонные линии, в то время как на склоне горы начали приземляться планеры, их, по всей видимости, было десять. «В тот момент я почувствовал, что мы влипли, — вспоминал Скорцени, — потому что «пологая лужайка» (которую он однажды видел, пролетая над Гран-Сассо) на деле оказалась почти отвесной кручей. 

Треугольной формой она напоминала лыжный трамплин». Тогда Скорцени отдал приказ делать посадку из пике, другого выхода не было. Его планер затормозил буквально в 15 метрах от отеля. Дуче сидел у окна и тоскливо смотрел вдаль, когда он внезапно заметил Скорцени. Должна была начаться осада, но особого сопротивления охранники не оказали, увидев в группе освобождения итальянского генерала Сполетти. «Я знал, что мой друг Адольф Гитлер не оставит меня в беде», — сказал Муссолини, когда в его комнату вошли немецкие военные. Все произошло за считаные минуты. Скорцене удалось быстро погрузить диктатора в самолет и вылететь вместе с ним в Пратику ди Маре, откуда Муссолини взял курс на Мюнхен. До сих пор не совсем ясно, почему охрана и карабинеры не оказали никакого сопротивления. По слухам, в тот день они получили приказ от итальянского правительства не открывать огонь по немцам, а один из охранников утверждал, что ему были предоставлены полномочия сдать дуче нацистам. Так или иначе операция прошла успешно, и, глядя теперь на эти крутые склоны, невозможно даже представить себе, как почти все планеры (лишь один потерпел крушение), смогли осуществить посадку в этой высокогорной местности.

Но продолжим нашу с вами прогулку. Отвлечемся от дуче и отправимся вслед за мирными любителями горного воздуха в сторону Корно-Гранде. Это не очень опасное восхождение, есть всего лишь несколько мест, где может закружиться голова у тех, кто боится высоты. В солнечный летний день такая прогулка может стать прекрасным отдыхом для всех, включая детей и стариков. Но не дай бог попасть сюда в непогоду. Тогда действительно опасности поджидают за каждым поворотом. Поэтому время для восхождения нужно выбирать в соответствии с предсказаниями метеорологов. Если небо над Абруццо чистое, перед вами откроются сказочные виды на горные хребты и долины, где даже к концу жаркого лета не успевает полностью растаять снег, а из-под маленьких обледеневших островков тут и там пробиваются все те цветы, которые жители равнины привыкли видеть лишь ранней весной. Здесь нет толпы, тоненькая людская цепочка, тянущаяся с плато в сторону горных вершин, немедленно рассеивается в бесконечном зелено-голубом пространстве и кажется крохотными темными бусинками, рассыпанными по шелковистому и мягкому ковру. Вы остаетесь наедине с абсолютно нетронутой природой в звенящей тишине, которую не нарушают ни возгласы людей, ни лай собак, ни уж тем более шум моторов.

На полное восхождение до самого пика, где установлен крест, вокруг которого собираются уставшие и счастливые покорители вершины, потребуется полдня, а обычную бесцельную прогулку вы можете прервать, когда захотите. Свежий воздух вызывает повышенный аппетит, поэтому на определенном этапе вас посетят воспоминания о баранине на углях, и захочется спуститься. Мне очень хорошо знакомо это чувство, поэтому я покажу вам кратчайший путь к осуществлению вашей гастрономической мечты. Мы вернемся на плато, где оставили машину, и вновь отправимся в дорогу, но не в сторону Рима, а вниз в долину, к Фонте Ветика, где посреди бескрайних просторов расположились деревянные домишки мясников, дымят мангалы и за простыми длинными столами пирует народ. Не так уж много мест в Италии, где можно встретить такое количество мощнейших новеньких блестящих мотоциклов. На этих просторных долинах нет препятствий для развития мотоциклистами огромной скорости, и поэтому они привлекают байкеров. Проревев от души на безлюдных дорогах, байкеры собираются на обед в Фонте Ветика. Вам тоже следует выбрать подходящий стол и войти внутрь деревянного домика, устроенного как обычный магазин-сельпо. Выбор состоит из разных кусков мяса как молодого ягненка, так и взрослого барана и даже овцы, из нанизанных на палочки шашлычков, местных сыров, колбас и напитков. Сырое свежее мясо вы сами несете к мангалам, и дальше уже качество вашего блюда во многом будет зависеть от вас самих.

Знаю по опыту, что после обеда в долине остается не так уж много сил для дальнейших передвижений, но их хватит для посещения какого-нибудь близлежащего горного городишки.Этим городишком может стать Санто-Стефано-ди-Сессанио (Santo Stefano di Sessanio), который начиная с XIII века не менял сильно внешний вид и традиции. Его жители веками пасли свои отары, на долгие месяцы уходили в транзуманцу, производили шерсть, делали сыр, вино, вялили колбасу. Кстати, благодаря производству шерсти, город был на особом счету у Медичи и вообще у флорентийцев, которые ее обрабатывали и торговали ею по всей Европе. Сегодняшняя жизнь Санто-Стефано не сильно изменилась с тех давних времен. Правда, появились туристы. Сначала это были единицы, потом их количество увеличилось. Много было сделано благодаря инициативе одного молодого предпринимателя шведского происхождения, который в 2004 году выкупил часть городка и разместил в ней комнаты для приема гостей — своего рода отель с разбросанными по разным зданиям номерами. Он отремонтировал и во многом облагородил город и создал ему неплохую рекламу. К сожалению, Санто-Стефано не повезло во время землетрясения 2009 года, когда он был сильно разрушен. Следы того страшного землетрясения заметны и по сей день. Работы по восстановлению затянулись, и оригинальная инициатива создания показательного туристического городка почти увяла. Но туристы запомнили это место и продолжают в него возвращаться, особенно в летний период.

Попадая в этот город, чувствуешь, что время здесь застыло. Суровые стены и обветренные лица стариков как нельзя лучше гармонируют друг с другом. Хорошо нам гулять по этим узким улочкам, когда ярко светит солнце. Зимой по ним чаще гуляет лишь ледяной ветер, а крыши домов потрескивают под снегом. В каждом дворе сложены большие поленницы, и при первых заморозках из труб начинает валить дым. Зимовать здесь остаются не туристы, а те, кто привык к холодам и долгому одиночеству. Таких людей в наше время осталось мало. Поэтому и вызывает этот далекий от цивилизации земной уголок особое умиление у всех, кто до него добирается. Машина времени в нем работает безотказно, давая простор воображению любителям старины. На окрестных холмах есть и другие подобные поселения, сохранившие свой средневековый суровый облик маленьких городков-крепостей. Неподалеку высятся останки древнего замка Рокка Калашио. Когда-то и здесь жили люди, но землетрясения — явление довольно частое в этих местах, и крепость превратилась в руину во время одного из них, в 1703 году. Жители перебрались в ближайший город Калашио, где по сей день и обитают.

Уроженцы Абруццо — это особые люди, не похожие на всех остальных итальянцев. Природа повлияла на их характер. Они отличаются невиданным упорством, целеустремленностью, силой воли и физической выносливостью, некоторые склонны к скептицизму, некоторым присущ бунтарский дух. А что вы хотите? Многовековая борьба за выживание сделала свое дело, и все эти черты по сей день передаются от отца к сыну. Если вы в любом уголке Италии встретите человека, которого невозможно свернуть с выбранного им пути, знайте, что, скорее всего, он из Абруццо. В числе всемирно известных персонажей, родившихся в этом регионе, был прославленный преемник Ришелье, первый министр Франции кардинал Мазарини, покоривший сердце Анны Австрийской и ставший фактическим правителем королевства. Не менее знаменитым абруццезе был противоречивый, порой сумасбродный, но невероятно талантливый писатель и поэт Габриэле д’Аннунцио. Он прославился по всему миру не только своими изысканными и утонченными произведениями, но и военными подвигами во время Первой мировой войны, руководящей ролью в итальянском националистическом движении и схожестью с Муссолини. Во главе одной военной экспедиции он вошел в хорватский город Риеку (ит. Фьюме) и объявил себя в нем диктатором. Его маленькое независимое государство стало первой в мире страной (хоть и никем не узаконенной) официально признавшей Советскую Социалистическую Республику с Лениным во главе. Д’Аннунцио долго симпатизировал большевикам, но потом отдал свое предпочтение фашистской партии, хоть и не стал ее членом. Подражая древним римлянам, он предвосхитил дуче. В качестве вождя писатель толкал пламенные речи и устраивал массовые шествия легионеров, как потом это делал Муссолини. Его правление 

продолжалось до тех пор, пока итальянское правительство не вынудило самозваного диктатора покинуть Риеку, и она была присоединена в 1924 году к Итальянскому королевству.

А теперь отправимся назад в Рим к его раскаленным руинам. Прежде чем сесть в автомобиль, окинем прощальным взором голубые дали и загадаем желание о скором сюда возвращении. Нельзя рассказать на этих страницах ни всю историю Абруццо, ни малую ее часть, невозможно в должной мере передать красоту этого региона, как нельзя описать и характер его жителей. Но я надеюсь, что сегодняшняя небольшая прогулка к вершинам Гран-Сассо и краткий экскурс в не такое уж давнее прошлое этих мест вызовет интерес у моих читателей и подстегнет их к реальному восхождению к еще более увлекательному путешествию в глубочайшие пласты истории Италии, о которых было сказано слишком мало в этой главе.

Поделиться этим